Дуэль Печорина и Грушницкого в романе «Герой нашего времени» М.Ю Лермонтова

Конфликт и последующая дуэль между Григорием Печориным и его давним знакомым, юнкером Грушницким — одна из наиболее драматичных сюжетных линий романа «Герой нашего времени» М.Ю Лермонтова. Чтобы «побесить» бывшего сослуживца, Печорин обольщает его возлюбленную, княжну Мэри. В результате, молодые люди становятся врагами и стреляются на дуэли, в ходе которой Печорин убивает Грушницкого.

Дуэль Печорина и Грушницкого
Иллюстрация В.А.Полякова к роману «Герой_нашего_времени»

Конфликт Печорина и Грушницкого

Оказавшись в Пятигорске, Печорин неожиданно для себя встречает здесь своего старого знакомого — юнкера Грушницкого. Некогда они вместе служили и участвовали, по крайней мере, в одном сражении. Молодые люди недолюбливают друг-друга, хотя в обществе держатся приятелями. Печорин считает юнкера пустым человеком, любящим «производить эффект». Грушницкий, в свою очередь, не любит Печорина, за то что он понял его натуру:

«Я его понял, и он за это меня не любит, хотя мы наружно в самых дружеских отношениях. … Я его также не люблю: я чувствую, что мы когда-нибудь с ним столкнемся на узкой дороге, и одному из нас несдобровать.»
— 11 мая

Грушницкий рассказывает Печорину, что ему нравится юная московская княжна Мэри Лиговская, приехавшая в Пятигорск с матерью. Вскоре Печорин узнает, что княжна заинтересовалась юнкером, приняв его за разжалованного за дуэль офицера, и решает поразвлечься. Он подталкивает Грушницкого к отношениям с ней, но в это же время сам обольщает Мэри.

Грушницкий влюбляется в княжну, но ее больше интересует Печорин. Она охладевает к юнкеру. Даже присвоенное ему офицерское звание, не вызывают ее интерес — девушка лишь посмеивается над его новым мундиром. Обиженный Грушницкий обещает отомстить:

— Разумеется… Я должен был этого ожидать от девчонки… от кокетки… Уж я отомщу!
— Пеняй на свою шинель или на свои эполеты, а зачем же обвинять ее? Чем она виновата, что ты ей больше не нравишься?..
— Зачем же подавать надежды?
— Зачем же ты надеялся? Желать и добиваться чего-нибудь — понимаю, а кто ж надеется?
— Ты выиграл пари — только не совсем, — сказал он, злобно улыбаясь.
— 5 июня

Месть Грушницкого

Судя по всему, изначально Грушницкий планирует лишь слегка подпортить жизнь Печорину и Мэри. В отместку за нанесенную обиду он портит им вечер, раз за разом приглашая девушку на танец, а после распускает слухи о помолвке Печорина и Мэри:

Ко мне зашел Вернер.
— Правда ли, — спросил он, — что вы женитесь на княжне Лиговской?
— А что?
— Весь город говорит; все мои больные заняты этой важной новостью, а уж эти больные такой народ: все знают!
— 7 июня

Печорин понимает, что это дело рук Грушницкого, и намеревается наказать его за это:

«Из слов его я заметил, что про меня и княжну уж распущены в городе разные дурные слухи: это Грушницкому даром не пройдет!»
— 7 июня

Тем не менее, собравшая вокруг Грушницкого шайка, во главе с драгунским капитаном, хочет окончательно испортить репутацию Печорина. Поехав в горы «развеять мысли», Печорин случайно стал свидетелем их разговора. Драгунский капитан предлагает Грушницкому под каким-либо предлогам вызвать Печорина на дуэль. При этом он предлагает не зарять пистолеты, рассчитывая, что в последний момент Печорин струсит:

«А вот слушайте: Грушницкий на него особенно сердит — ему первая роль! Он придерется к какой-нибудь глупости и вызовет Печорина на дуэль… Погодите; вот в этом-то и штука… Вызовет на дуэль: хорошо! Все это — вызов, приготовления, условия — будет как можно торжественнее и ужаснее, — я за это берусь; я буду твоим секундантом, мой бедный друг! Хорошо! Только вот где закорючка: в пистолеты мы не положим пуль. Уж я вам отвечаю, что Печорин струсит — на шести шагах их поставлю, черт возьми!»
— 12 июня

Грушницкий соглашается, но утверждает, что желает лишь показать всем истинную натуру Печорина, а его любовь к Мэри здесь ни при чем:

— Грушницкий на него зол за то, что он отбил у него княжну, — сказал кто-то.
— Вот еще что вздумали! Я, правда, немножко волочился за княжной, да и тотчас отстал, потому что не хочу жениться, а компрометировать девушку не в моих правилах.
— 12 июня

Мысль, что он «мог бы сделаться посмешищем этих дураков» овладела Печориным и он не спал всю ночь, думая о причинах их ненависти. В конце-концов, о решает, что Грушницкий должен ответить за свои слова:

«Берегись, господин Грушницкий! — говорил я, прохаживаясь взад и вперед по комнате. — Со мной этак не шутят. Вы дорого можете заплатить за одобрение ваших глупых товарищей. Я вам не игрушка!..»
— 12 июня

Причина дуэли

Спустя три дня повод для дуэли нашелся, но ее инициатором стал не Грушницкий, а Печорин.

Пока все местное общество было на выступлении приезжего фокусника, Печорина заметили спускающегося с балкона Мэри. На самом деле он выбирался из квартиры своей давней возлюбленной, Веры, живущей по-соседству с Лиговскими, но Грушницкий решает, что он тайно навещал княжну. Печорину удается уйти.

В эту минуту кто-то шевельнулся за кустом. Я спрыгнул с балкона на дерн. Невидимая рука схватила меня за плечо.
— Ага! — сказал грубый голос, — попался!.. будешь у меня к княжнам ходить ночью!..
— Держи его крепче! — закричал другой, выскочивший из-за угла.
Это были Грушницкий и драгунский капитан.
Я ударил последнего по голове кулаком, сшиб его с ног и бросился в кусты.
— 15 июня

На следующий день Печорин становится свидетелем того, как Грушницкий хвастает, что ночью они с капитаном подкараулили и чуть не поймали «одного человека» под окнами княжны:

…видим мы, сходит кто-то с балкона… Какова княжна? а? Ну, уж признаюсь, московские барышни! после этого чему же можно верить? Мы хотели его схватить, только он вырвался и, как заяц, бросился в кусты; тут я по нем выстрелил.
— 16 июня

Он не хочет называть имя этого человека, но почувствовав недоверие окружающих, говорит, что это был Печорин, не зная, что последний стоит рядом и все слышит:

— Скажи, скажи, кто ж он! — раздалось со всех сторон.
— Печорин, — отвечал Грушницкий.
В эту минуту он поднял глаза — я стоял в дверях против него; он ужасно покраснел. Я подошел к нему и сказал медленно и внятно:
— Мне очень жаль, что я вошел после того, как вы уж дали честное слово в подтверждение самой отвратительной клеветы. Мое присутствие избавило бы вас от лишней подлости.
— 15 июня

Рассказ Грушницкого слышит и муж Веры, и Печорин боится, что если истинная причина его визита станет известна, это может навредить Вере:

«Признаюсь, я испугался, хотя мой собеседник очень был занят своим завтраком: он мог услышать вещи для себя довольно неприятные, если б неравно Грушницкий отгадал истину; но ослепленный ревностью, он и не подозревал ее.»
— 15 июня

Печорин требует чтобы Грушницкий отказался от своих слов, и обвиняет его в намеренной клевете на Мэри ради мести за ее равнодушие. Грушницкий настаивает на своем, и Печорин вызывает его на дуэль.

— Прошу вас, — продолжал я тем же тоном, — прошу вас сейчас же отказаться от ваших слов; вы очень хорошо знаете, что это выдумка. Я не думаю, чтобы равнодушие женщины к вашим блестящим достоинствам заслуживало такое ужасное мщение. Подумайте хорошенько: поддерживая ваше мнение, вы теряете право на имя благородного человека и рискуете жизнью.

Таким образом Печорин, наказывает Грушницкого за намерение выставить его «посмешищем», защищает репутацию Веры, и заступается за Мэри оклеветанную бывшим обожателем. В свою очередь, не знающей всей правды Грушницкий уверен, что говорит чистую правду.

«Хитрость» Грушницкого

В тот же день, Доктор Вернер, которого Печорин попросил быть его секундантом, рассказывает Печорину о своих подозрений по поводу подлости которую задумали Грушницкий и его секунданты. Они планируют зарядить только один пистолет, что при поединке с шести шагов означало бы практически верную гибель Печорина:

«Теперь вот какие у меня подозрения: они, то есть секунданты, должно быть, несколько переменили свой прежний план и хотят зарядить пулею один пистолет Грушницкого. Это немножко похоже на убийство…»

Печорина это не пугает, и он рассчитывает переиграть соперника:

«А! господин Грушницкий! ваша мистификация вам не удастся… мы поменяемся ролями: теперь мне придется отыскивать на вашем бледном лице признаки тайного страха. Зачем вы сами назначили эти роковые шесть шагов? Вы думаете, что я вам без спора подставлю свой лоб… но мы бросим жребий!.. и тогда… тогда.»

Условия Печорина

Он выставляет свои условия. Первое — они будут стреляться на краю скалы, что делает смертельным даже легкое ранение. И второе — дуэлянты бросают монету, чтобы определить кто стреляет первым:

«Итак, вот что я придумал. Видите ли на вершине этой отвесной скалы, направо, узенькую площадку? оттуда до низу будет сажен тридцать, если не больше; внизу острые камни. Каждый из нас станет на самом краю площадки; таким образом, даже легкая рана будет смертельна: это должно быть согласно с вашим желанием, потому что вы сами назначили шесть шагов. Тот, кто будет ранен, полетит непременно вниз и разобьется вдребезги; пулю доктор вынет. И тогда можно будет очень легко объяснить эту скоропостижную смерть неудачным прыжком. Мы бросим жребий, кому первому стрелять. Объявляю вам в заключение, что иначе я не буду драться.»

Грушницкий соглашается с условиями, но жребий выпадает ему. Он стреляет первым, но промахивается — пуля лишь оцарапала колено Печорина.

Дуэль Печорина и Грушницкого
Сериал «Герой нашего времени», 2006

После этого, Печорин намекает, что знает о незаряженном пистолете, и просит своего секунданта зарядить его:

«Доктор, эти господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в мой пистолет: прошу вас зарядить его снова, — и хорошенько!»

Драгунский капитан говорит, что пуля наверное просто выкатилась, и согласно правилам, Печорин не имеет права перезаряжать пистолет. Печорин в ответ пригрозил капитану дуэлью уже с ним, и на тех же условиях. В итоге, Грушницкий признает свою неправоту, понимая, что подписывает себе смертный приговор:

— Хорошо! — сказал я капитану, — если так, то мы будем с вами стреляться на тех же условиях… Он замялся.
Грушницкий стоял, опустив голову на грудь, смущенный и мрачный.
— Оставь их! — сказал он наконец капитану, который хотел вырвать пистолет мой из рук доктора… — Ведь ты сам знаешь, что они правы.

Печорин до последнего надеется, что его противник отступится, но тот настаивает на продолжении поединка:

— Стреляйте! — отвечал он, — я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места…

Печорин стреляет и убивает Грушницкого. Доктор Вернер, помогает скрыть следы дуэли, но в городе уже разошлись слухи о дуэли.

По подозрению в дуэли, Печорина направляют служить в кавказские горы, где он знакомится с Максимом Максимычем и Бэлой.

Текст фрагмента

«Герой нашего времени», часть II, Глава II

***

Посмотрите, доктор: видите ли вы, на скале направо чернеются три фигуры? Это, кажется, наши противники?..

Мы пустились рысью.

У подошвы скалы в кустах были привязаны три лошади; мы своих привязали тут же, а сами по узкой тропинке взобрались на площадку, где ожидал нас Грушницкий с драгунским капитаном и другим своим секундантом, которого звали Иваном Игнатьевичем; фамилии его я никогда не слыхал.

— Мы давно уж вас ожидаем, — сказал драгунский капитан с иронической улыбкой.

Я вынул часы и показал ему.

Он извинился, говоря, что его часы уходят.

Несколько минут продолжалось затруднительное молчание; наконец доктор прервал его, обратясь к Грушницкому.

— Мне кажется, — сказал он, — что, показав оба готовность драться и заплатив этим долг условиям чести, вы бы могли, господа, объясниться и кончить это дело полюбовно.

— Я готов, — сказал я.

Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый вид, хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его щеки. С тех пор как мы приехали, он в первый раз поднял на меня глаза; но во взгляде его было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу.

— Объясните ваши условия, — сказал он, — и все, что я могу для вас сделать, то будьте уверены…

— Вот мои условия: вы нынче же публично откажетесь от своей клеветы и будете просить у меня извинения…

— Милостивый государь, я удивляюсь, как вы смеете мне предлагать такие вещи?..

— Что ж я вам мог предложить, кроме этого?..

— Мы будем стреляться…

Я пожал плечами.

— Пожалуй; только подумайте, что один из нас непременно будет убит.

— Я желаю, чтобы это были вы…

— А я так уверен в противном…

Он смутился, покраснел, потом принужденно захохотал.

Капитан взял его под руку и отвел в сторону; они долго шептались. Я приехал в довольно миролюбивом расположении духа, но все это начинало меня бесить.

Ко мне подошел доктор.

— Послушайте, — сказал он с явным беспокойством, — вы, верно, забыли про их заговор?.. Я не умею зарядить пистолета, но в этом случае… Вы странный человек! Скажите им, что вы знаете их намерение, и они не посмеют… Что за охота! подстрелят вас как птицу…

— Пожалуйста, не беспокойтесь, доктор, и погодите… Я все так устрою, что на их стороне не будет никакой выгоды. Дайте им пошептаться…

— Господа, это становится скучно! — сказал я им громко, — драться так драться; вы имели время вчера наговориться…

— Мы готовы, — отвечал капитан. — Становитесь, господа!.. Доктор, извольте отмерить шесть шагов…

— Становитесь! — повторил Иван Игнатьич пискливым голосом.

— Позвольте! — сказал я, — еще одно условие: так как мы будем драться насмерть, то мы обязаны сделать все возможное, чтоб это осталось тайною и чтоб секунданты наши не были в ответственности. Согласны ли вы?..

— Совершенно согласны.

— Итак, вот что я придумал. Видите ли на вершине этой отвесной скалы, направо, узенькую площадку? оттуда до низу будет сажен тридцать, если не больше; внизу острые камни. Каждый из нас станет на самом краю площадки; таким образом, даже легкая рана будет смертельна: это должно быть согласно с вашим желанием, потому что вы сами назначили шесть шагов. Тот, кто будет ранен, полетит непременно вниз и разобьется вдребезги; пулю доктор вынет. И тогда можно будет очень легко объяснить эту скоропостижную смерть неудачным прыжком. Мы бросим жребий, кому первому стрелять. Объявляю вам в заключение, что иначе я не буду драться.

— Пожалуй! — сказал драгунский капитан, посмотрев выразительно на Грушницкого, который кивнул головой в знак согласия. Лицо его ежеминутно менялось. Я его поставил в затруднительное положение. Стреляясь при обыкновенных условиях, он мог целить мне в ногу, легко меня ранить и удовлетворить таким образом свою месть, не отягощая слишком своей совести; но теперь он должен был выстрелить на воздух, или сделаться убийцей, или, наконец, оставить свой подлый замысел и подвергнуться одинаковой со мною опасности. В эту минуту я не желал бы быть на его месте. Он отвел капитана в сторону и стал говорить ему что-то с большим жаром; я видел, как посиневшие губы его дрожали; но капитан от него отвернулся с презрительной улыбкой. «Ты дурак! — сказал он Грушницкому довольно громко, — ничего не понимаешь! Отправимтесь же, господа!»

Узкая тропинка вела между кустами на крутизну; обломки скал составляли шаткие ступени этой природной лестницы; цепляясь за кусты, мы стали карабкаться. Грушницкий шел впереди, за ним его секунданты, а потом мы с доктором.

— Я вам удивляюсь, — сказал доктор, пожав мне крепко руку. — Дайте пощупать пульс!.. О-го! лихорадочный!.., но на лице ничего не заметно… только глаза у вас блестят ярче обыкновенного.

Вдруг мелкие камни с шумом покатились нам под ноги. Что это? Грушницкий споткнулся, ветка, за которую он уцепился, изломилась, и он скатился бы вниз на спине, если б его секунданты не поддержали.

— Берегитесь! — закричал я ему, — не падайте заранее; это дурная примета. Вспомните Юлия Цезаря! [По пути в Сенат, Цезарь споткнулся и упал. В тот же день он был убит заговорщиками]

Вот мы взобрались на вершину выдавшейся скалы: площадка была покрыта мелким песком, будто нарочно для поединка. Кругом, теряясь в золотом тумане утра, теснились вершины гор, как бесчисленное стадо, и Эльборус на юге вставал белою громадой, замыкая цепь льдистых вершин, между которых уж бродили волокнистые облака, набежавшие с востока. Я подошел к краю площадки и посмотрел вниз, голова чуть-чуть у меня не закружилась, там внизу казалось темно и холодно, как в гробе; мшистые зубцы скал, сброшенных грозою и временем, ожидали своей добычи.

Площадка, на которой мы должны были драться, изображала почти правильный треугольник. От выдавшегося угла отмерили шесть шагов и решили, что тот, кому придется первому встретить неприятельский огонь, станет на самом углу, спиною к пропасти; если он не будет убит, то противники поменяются местами.

Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были торжествовать… Я хотел дать себе полное право не щадить его, если бы судьба меня помиловала. Кто не заключал таких условий с своею совестью?

— Бросьте жребий, доктор! — сказал капитан.

Доктор вынул из кармана серебряную монету и поднял ее кверху.

— Решетка! — закричал Грушницкий поспешно, как человек, которого вдруг разбудил дружеский толчок.

— Орел! — сказал я.

Монета взвилась и упала звеня; все бросились к ней.

— Вы счастливы, — сказал я Грушницкому, — вам стрелять первому! Но помните, что если вы меня не убьете, то я не промахнусь — даю вам честное слово.

Он покраснел; ему было стыдно убить человека безоружного; я глядел на него пристально; с минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим, умоляя о прощении; но как признаться в таком подлом умысле?.. Ему оставалось одно средство — выстрелить на воздух; я был уверен, что он выстрелит на воздух! Одно могло этому помешать: мысль, что я потребую вторичного поединка.

— Пора! — шепнул мне доктор, дергая за рукав, — если вы теперь не скажете, что мы знаем их намерения, то все пропало. Посмотрите, он уж заряжает… если вы ничего не скажете, то я сам…

— Ни за что на свете, доктор! — отвечал я, удерживая его за руку, — вы все испортите; вы мне дали слово не мешать… Какое вам дело? Может быть, я хочу быть убит…

Он посмотрел на меня с удивлением.

— О, это другое!.. только на меня на том свете не жалуйтесь…

Капитан между тем зарядил свои пистолеты, подал один Грушницкому, с улыбкою шепнув ему что-то; другой мне.

Я стал на углу площадки, крепко упершись левой ногою в камень и наклонясь немного наперед, чтобы в случае легкой раны не опрокинуться назад.

Грушницкий стал против меня и по данному знаку начал поднимать пистолет. Колени его дрожали. Он целил мне прямо в лоб…

Неизъяснимое бешенство закипело в груди моей.

Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев как полотно, повернулся к своему секунданту.

— Не могу, — сказал он глухим голосом.

— Трус! — отвечал капитан.

Выстрел раздался. Пуля оцарапала мне колено. Я невольно сделал несколько шагов вперед, чтоб поскорей удалиться от края.

— Ну, брат Грушницкий, жаль, что промахнулся! — сказал капитан, — теперь твоя очередь, становись! Обними меня прежде: мы уж не увидимся! — Они обнялись; капитан едва мог удержаться от смеха. — Не бойся, — прибавил он, хитро взглянув на Грушницкого, — все вздор на свете!.. Натура — дура, судьба — индейка, а жизнь — копейка!

После этой трагической фразы, сказанной с приличною важностью, он отошел на свое место; Иван Игнатьич со слезами обнял также Грушницкого, и вот он остался один против меня. Я до сих пор стараюсь объяснить себе, какого роду чувство кипело тогда в груди моей: то было и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек, теперь с такою уверенностью, с такой спокойной дерзостью на меня глядящий, две минуты тому назад, не подвергая себя никакой опасности, хотел меня убить как собаку, ибо раненный в ногу немного сильнее, я бы непременно свалился с утеса.

Я несколько минут смотрел ему пристально в лицо, стараясь заметить хоть легкий след раскаяния. Но мне показалось, что он удерживал улыбку.

— Я вам советую перед смертью помолиться богу, — сказал я ему тогда.

— Не заботьтесь о моей душе больше чем о своей собственной. Об одном вас прошу: стреляйте скорее.

— И вы не отказываетесь от своей клеветы? не просите у меня прощения?.. Подумайте хорошенько: не говорит ли вам чего-нибудь совесть?

— Господин Печорин! — закричал драгунский капитан, — вы здесь не для того, чтоб исповедовать, позвольте вам заметить… Кончимте скорее; неравно кто-нибудь проедет по ущелью — и нас увидят.

— Хорошо, доктор, подойдите ко мне.

Доктор подошел. Бедный доктор! он был бледнее, чем Грушницкий десять минут тому назад.

Следующие слова я произнес нарочно с расстановкой, громко и внятно, как произносят смертный приговор:

— Доктор, эти господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в мой пистолет: прошу вас зарядить его снова, — и хорошенько!

— Не может быть! — кричал капитан, — не может быть! я зарядил оба пистолета; разве что из вашего пуля выкатилась… это не моя вина! — А вы не имеете права перезаряжать… никакого права… это совершенно против правил; я не позволю…

— Хорошо! — сказал я капитану, — если так, то мы будем с вами стреляться на тех же условиях… — Он замялся.

Грушницкий стоял, опустив голову на грудь, смущенный и мрачный.

— Оставь их! — сказал он наконец капитану, который хотел вырвать пистолет мой из рук доктора… — Ведь ты сам знаешь, что они правы.

Напрасно капитан делал ему разные знаки, — Грушницкий не хотел и смотреть.

Между тем доктор зарядил пистолет и подал мне. Увидев это, капитан плюнул и топнул ногой.

— Дурак же ты, братец, — сказал он, — пошлый дурак!.. Уж положился на меня, так слушайся во всем… Поделом же тебе! околевай себе, как муха… — Он отвернулся и, отходя, пробормотал: — А все-таки это совершенно против правил.

— Грушницкий! — сказал я, — еще есть время; откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все. Тебе не удалось меня подурачить, и мое самолюбие удовлетворено; — вспомни — мы были когда-то друзьями…

Лицо у него вспыхнуло, глаза засверкали.

— Стреляйте! — отвечал он, — я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места…

Я выстрелил…

Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва.

Все в один голос вскрикнули.

— Finita la comedia! [комедия окончена! (итал.)] – сказал я доктору.

Он не отвечал и с ужасом отвернулся.

Я пожал плечами и раскланялся с секундантами Грушницкого.

Спускаясь по тропинке вниз, я заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушницкого. Я невольно закрыл глаза… Отвязав лошадь, я шагом пустился домой. У меня на сердце был камень. Солнце казалось мне тускло, лучи его меня не грели.