Его отец был каким-то «генералишкой», а мать принимали в высших кругах. Сам себя Клинкевич называет «полисоном» (фр. polisson — баловень, проказник):
«И не граф, а барон, всего только барон. Мы какие-то шелудивые баронишки, из лакеев, да и не знаю почему, наплевать. Я только негодяй псевдовысшего света и считаюсь „милым полисоном“. Отец мой какой-то генералишка, а мать была когда-то принята en haut lieu [в высших сферах].»
При жизни Клиневич занимался подделкой денег, оказывал сомнительные услуги нравящимся ему высокородным дамам, шантажировал. Перед смертью он ухитрился помолвиться с пятнадцатилетней девицей, за которой было девяносто тысяч рублей приданого:
«Я с Зифелем-жидом на пятьдесят тысяч прошлого года фальшивых бумажек провел, да на него и донес, а деньги все с собой Юлька Charpentier de Lusignan увезла в Бордо. И, представьте, я уже совсем был помолвлен — Щевалевская, трех месяцев до шестнадцати недоставало, еще в институте, за ней тысяч девяносто дают.»
Клиневич знаком и с генералом Первоедовым. Похоже, что тот оказывал генералу услуги по какому-то щекотливому делу. Клиневич знает и какую-то тайну Тарасевича. Также он знаком и с Авдотьей Игнатьевной, и, как оказалось, она развратила его, когда он был еще 14-летним пажом:
«Авдотья Игнатьевна, помните, как вы меня, лет пятнадцать назад, когда я еще был четырнадцатилетним пажом, развратили?
— Ах, это ты, негодяй, ну хоть тебя Бог послал, а то здесь…»
— Ах, это ты, негодяй, ну хоть тебя Бог послал, а то здесь…»
После того как стало известно, кто находится рядом, Клиневич говорит, что поскольку жизни осталось у нас всего два или три месяца, то нужно отбросить стыд и приличия и «обнажиться» — рассказывать о себе друг другу все отвратительное и низкое: «Мы все будем вслух рассказывать наши истории и уже ничего не стыдиться».
Ему возражает только генерал Первоедов, все остальные бурно приветствуют предложение Клиневича. Авдотья Игнатьевна радостно взвизгивает: «Я ужасно, ужасно хочу обнажиться!»
